Пятый постулат - Страница 92

Помимо всего прочего, Весьямиэля отчего-то угнетало пребывание в доме кузнеца и в этом замызганном городишке. Выбравшись наконец на свободу, он ощутил искреннее облегчение. Быть может, виной всему были недавние события (мягко говоря, не слишком приятные), а может, интуиция твердила, что пора убираться оттуда, но Весьямиэлю было не по себе, пока городок не остался далеко позади. Теперь же будто рассеялась тьма, дорога вела к столице, и мужчина уже начинал строить планы…

Всегда нужно иметь про запас какой-нибудь план, это он давно понял, не то приходится импровизировать, и это бывает рискованно. На этот раз, правда, ему повезло: он припомнил, как провернул дело с Машиной ненаглядной книгой, еще историю с властителем равнин, и решил проверить, а не удастся ли использовать этот фолиант еще раз. Убеждать Машу — занятие сложное и травмоопасное, к тому же «классовому врагу» она не очень-то доверяла, поэтому Весьямиэль предпринял фланговую атаку — надавил на жадность кузнеца, сразу ухватившегося за предложение о приданом (и еще торговался, подлец!). Может, хватило бы одного этого, но Весьямиэль решил подстраховаться и поискать предателя в осажденном городе, фигурально выражаясь.

Книга долго не желала с ним общаться, видимо, не позабыла еще, как Весьямиэль грубо использовал ее не так давно. Однако он был настойчив, а мощь Раш’яла заметно превосходила силы книги — та, в сущности, только болтать и умела. Предсказывала, правда, вот только эти предсказания оказывались настолько туманны, что проку от них было маловато. На этот же раз нужно было подходящее и точное пророчество, чтобы Маша и не вздумала сомневаться!

Нужные слова Весьямиэль нашел довольно быстро: Маша оставляла свою книжищу без присмотра, когда возилась по хозяйству, вот он ее и полистал. Сложнее было вступить в сговор с вредной и склочной сущностью книги, однако та все же прислушалась к словам Весьямиэля. Дело они в этот раз делали одно, и обоим, хоть и по разным причинам, нужно было, чтобы Маша не осталась с кузнецом. Книга молчала ровно сутки, потом сдалась и обещала выдать нужное пророчество, как ни противно ей лгать! По мнению Весьямиэля, то, что она согласилась, говорило о том, что книга и сама подумывала о таком подлоге, только решиться не могла. Ну а по принуждению проделала требуемое, и сработало ведь!

…Размышления Маши были безрадостны: она никак не могла выбросить из головы мысли о Яныке. Упорно вспоминалось, какое у него было лицо, когда девушка решительно заявила, что они немедленно уезжают.

Ему как будто в самом деле было плохо и больно, но, видно, она все правильно поняла — Янык не стал ее останавливать, не пытался уговорить остаться. Он променял ее на обещанные Весем деньги, так что не следовало даже вспоминать о таком корыстном типе. Но она все равно думала о нем и ничего не могла с собой поделать. Это только кажется, что легко забыть любимого и дорогого человека, когда он предает и причиняет боль. На самом деле всегда невольно оправдываешь его, ищешь причины его поведения. Но сколько Маша ни перебирала в мыслях эту историю, она так и не смогла обелить кузнеца. И теперь она мучительно пыталась его забыть.

От довольной рожи Веся ее уже тошнило, а каждая радостная улыбка отзывалась болью в сердце. Ему хорошо — позабавился в борделе и дальше поехал! И не забивает себе голову глупостями вроде любви и привязанности, думает только о себе и поступает как хочет. «А может, и правильно?» — мучительно раздумывала Маша. По крайней мере, так жить проще, — ни о ком не заботиться, ни на кого не оборачиваться, не бояться обидеть…

«Нет, так нельзя! Лучше любить и терять, чем никогда не любить», — вспомнила она к месту.

Жизнь проходила в привычных дорожных заботах. Походная готовка, уход за лошадьми и обустройство ночлега стали вполне обыденными, не отнимали много времени и не занимали мысли. Конечно, можно было останавливаться на постоялых дворах, — чем ближе к столице, тем чаще попадались деревни и поселки, — но Весь запретил, опасаясь соглядатаев. В самом деле, за это время набралось немало желающих расплатиться с ними, и не только людей властелина, как было в самом начале. Да их любой мог обидеть, недавнее происшествие это доказывало.

«Любопытно, а сам он поступал так, как несколько дней назад поступили с ним? — вдруг подумалось Маше. — Если да, то так ему и надо: всем, кто обижает других, очень стоило бы хоть разок побывать на месте обиженных и узнать, каково это — когда тебя бьют и унижают. Глядишь, больше не делали бы так! И не радовались бы чужой боли…»

Честно признаться, Маша многому научилась и многое осознала за время пребывания в этом мире, любопытно было только, сумел ли и Весь вынести для себя что-то из приключений, которые буквально сыпались им на голову?

Девушка взглянула на спутника, но он выглядел совершенно безмятежным. Не осталось и следа той бессильной ярости, что читалась тогда в его глазах, он, похоже, вовсе позабыл об унижении. Ну как с гуся вода! А возможно, как раз запомнил, а когда (именно когда, а не если) договорится с властелином, то вернется сюда и расквитается с обидчиками! Раньше она бы и подумать о таком не могла, а теперь вот размышляла спокойно, так привыкла к этому миру. Даже картинка перед глазами стояла: вот рыночная площадь, вот тот чернобородый со свитой опять пристают к каким-то бедным артистам, и тут толпа расступается, и появляется Весь на коне, в сопровождении людей властелина… Маша даже головой помотала — вот так придумала!

Нет, аристократы неисправимы — они настолько привыкают с детства угнетать трудящихся, что какие бы шишки на них ни сыпались, все равно перевоспитать их невозможно.