Пятый постулат - Страница 107

107

— Такая версия, должно быть, тоже имеет право на существование, — улыбнулась эльфийка. — Но история интересна не только этим. Скажи, благородный Весьямиэль, не знакома ли тебе эта вещь?

Она протянула руку, и Весьямиэль лишился дара речи.

— Это… — выговорил он хрипло. — Это мой фамильный перстень. Я берег его как зеницу ока, но человеческая девка опоила меня и украла его. Догнать ее я не смог. Как оно попало к вам?..

— О, — усмехнулся повелитель. — Наши стражи поймали в лесу какую-то оборванку — она пыталась пробраться в Запретную долину. При ней оказалось немного денег и этот перстень, и она не ответила на вопрос, откуда взяла его. Нам сразу стало ясно, что вещь это старинная и очень дорогая, поэтому я счел необходимым приберечь перстень. И каково же было мое удивление, когда я увидел на твоей одежде тот же герб, что вырезан на печатке, о благородный Весьямиэль!

«И что теперь? — подумал тот. — Выпрашивать обратно? Отбирать силой? Выкупать?.. Чудо, что перстень нашелся, но что повелитель потребует взамен?»

— Прими же его в знак нашего расположения, — улыбнувшись еще более обворожительно, чем прежде, произнесла Оливьель и, взяв Весьямиэля за руку, сама надела перстень ему на палец, — и не расставайся с ним впредь!

— Моя благодарность вам не знает границ! — искренне произнес тот, ощущая, однако, некий подвох. — Во имя Великого Древа, это истинное чудо!

— А девка оказалась хороша, — вдруг добавил повелитель. — Правда, сбежала…

Весьямиэль только усмехнулся: Эйлиса не пропадет!

— У нее еще был конь, это не твой? — спросила Оливьель.

— Злой нравом, гнедой, со звездой на лбу? — уточнил тот. — Если так, то мой. Она увела коня, потому я и не смог догнать воровку, очнувшись от ее зелья. Пришлось путешествовать, как… как человек, на телеге!

— Это ужасно! — сочувственно покачала головой эльфийка. — А конь тот самый.

— Я безмерно рад, — улыбнулся Весьямиэль. Разбоя ему очень не хватало — надоело трястись на телеге. — Пусть жеребец этот неказист, но вынослив!

— Что ж, он снова твой, — великодушно произнес повелитель, и снова Весьямиэлю не понравились взгляды, которыми обменялись они с сестрой. С чего бы такая щедрость?

— Благодарю, о повелитель, — наклонил он голову.

Подошел незнакомый эльф, что-то шепнул Гадэлю, тот улыбнулся еще шире и сделал радушный жест:

— Благородный Весьямиэль, в честь того, что к нам присоединился новый собрат, мы всегда устраиваем пир. Все готово, под деревьями накрыты столы, нас ждет угощение и прекрасные вина! Позволь моей сестре проводить тебя.

— С превеликим удовольствием. — Он поклонился эльфийке, предложил ей руку, и они вышли под яркое солнце.

Тут только Весьямиэль понял, почему Оливьель пряталась в тени: платье на ней было таково, что… Словом, если можно было бы соткать материю из паутинной нити и вызолотить, получилось бы грубое подобие того, что облегало стройную фигуру эльфийки. «На просвет видать, — невежливо подумал мужчина. — Недурно, но я бы предпочел, чтобы там было побольше того, на что можно посмотреть и за что подержаться!» Тем не менее он поспешил выказать восторг и, видимо, сделал это вполне убедительно: взгляд Оливьели становился все более благосклонным.

— О повелитель, — спохватился он, — прошу простить за то, что оскорбляю твой слух подобным вопросом, но… моя… хм…

— Она будет прислуживать тебе за столом, если тебе угодно, — улыбнулся тот.

И снова это странное расположение! К чему бы это? Весьямиэль задумался было, но его постоянно отвлекала то Оливьель, будто приклеившаяся к его локтю, то повелитель, решивший непременно усадить его по правую руку от себя, для чего пришлось пересаживать половину гостей. Потом Весьямиэль увидел Машу, мимолетно поразился: до чего одежда меняет человека!

Темные эльфийки переодели девушку (уж как справились с брезгливостью по отношению к человеку и где взяли платье такого размера, неизвестно!), вышло недурно. Темно-голубое платье подчеркивало талию и низко открывало грудь, облегало бедра и мягкими складками струилось до земли. Рыжие Машины волосы завили локонами и свободно распустили по плечам, лишь с висков подобрав две пряди, отчего лицо ее стало казаться тоньше и интереснее. Не хватало украшений, и Весьямиэль шепнул девице, улучив момент:

— Куда бусы-то свои дела?

Маша побагровела почему-то, но ответила:

— Так еще в лесу нитку порвала, рассыпались.

Весьямиэль хмыкнул, удовлетворившись объяснением, и вернулся к беседе с эльфами.

Повелитель все подливал ему вина, легкого, почти не кружащего голову, рассказывал о житье здесь, в Запретной долине, посматривал на Машу не без любопытства (Весьямиэль полагал, что, если Гадэль попытается познакомиться с ней поближе, его ждет интересный опыт!), и длилось так до самого заката.

— Женат ли ты, благородный Весьямиэль? — вопросил повелитель.

— Не довелось, — ответил тот, и глаза брата с сестрой вспыхнули, как болотные гнилушки.

— Тогда, — вкрадчиво произнес Гадэль, — быть может, ты окажешь нам честь и возьмешь в жены мою сестру? Увы, здесь нет эльфов, равных нам и тебе по рождению, а она не может вечно оставаться одна. Взгляни, разве она не прекрасна?

Весьямиэль взглянул. По его мнению, тощая, иззелена-бледная эльфийка сильно проигрывала в сравнении хотя бы и с Машей, но говорить этого явно не следовало.

— Она прелестна, как распустившийся поутру цветок! — произнес он банальный комплимент. — Но разве достоин я того, чтобы связать свою жизнь с ее? И не будет ли это чересчур поспешным шагом, ведь мы знакомы так мало?!

107