Когда Маша вернулась в общую комнату, Янык уже оделся и принялся сосредоточенно растапливать печь. И верно, запасов еды у него было совсем немного, даже позавтракать они двое могли разве что хлебом со сметаной, да и тех осталось мало. Требовалось что-то приготовить да за птицей присмотреть (у кузнеца всего-то и был десяток куриц, поскольку возиться с коровой или свиньей ему было попросту некогда, готовое купить куда проще). Да и не заведешь большое подворье в городе, не село ведь!
Пока Маша хлопотала по хозяйству, Янык отправился на рынок за продуктами, а потом в кузницу.
Девушка слабо представляла себе кузнечное ремесло (по правде говоря, и дома она знала об этом деле лишь то, что большинство таких работ нынче выполняют машины, так что людям нет надобности надрываться), но понимала, что труд кузнеца очень и очень нелегок.
В свою очередь, она честно старалась привести в идеальный порядок хозяйство Яныка. И правда, не сидеть же сложа руки! Бездельничать девушка была не приучена, да и соскучилась она, признаться, по простому честному труду, так что с радостью принялась домовничать.
Работа у портного научила ее, что к чему в местных хозяйствах, так что Маша сумела навести порядок в избе и на подворье, приготовить еду, даже разобраться на дворе: там обнаружилась пропасть старого хлама, которому место было на помойке.
В итоге к вечеру Маша просто с ног валилась от усталости.
С отвычки такой труд был до невозможности утомителен, и за ужином девушка еле сдерживала зевоту. Спать хотелось просто неимоверно, а потому она старалась поскорее завершить вечерние дела и отправиться на боковую.
Она устала, да так, что, когда ее окликнул Янык, не ощутила ничего, кроме глухой досады. Чего хорошего, еще приставать начнет, а сейчас Маше было просто не до того. Пресловутое женское «отстань, голова болит» было готово сорваться с ее уст.
Но кузнец не стал пытаться ее приголубить.
— Машенька, это тебе, — смущенно заявил он, протягивая девушке что-то яркое.
Это оказались красивые синие бусы, и Маша, даже несмотря на усталость, почувствовала благодарность и некоторое смущение.
Подарков ей до сих пор в этом мире никто не дарил, не считая разве что презентов от старосты и портного еще в Перепутинске, да и то это были не подарки, а скорее аванс за интимные услуги.
— Спасибо, Янык, — искренне поблагодарила Маша. — Они просто замечательные!
Она поднялась на цыпочки, чмокнула оробевшего кузнеца в щечку и отправилась спать.
Надо ли говорить, что на сей раз долго пришлось засыпать Яныку, а Маша отошла ко сну почти сразу.
На следующее утро девушка проспала, так что кузнецу пришлось вставать раньше. Но вскоре Маша все же поднялась — хочешь или не хочешь, но надо просыпаться и заниматься хозяйством, такова женская доля. Кормить своего мужчину нужно сытно и вкусно, а Маша все чаще думала о Яныке как о своем мужчине. Он обращался с девушкой так робко и нежно, смотрел на нее таким влюбленным взглядом, что даже самое каменное сердце дрогнуло бы, а Маша отнюдь не была равнодушна к своему ухажеру.
Статный кузнец заставлял сильнее биться девичье сердечко, да и было от чего: он был воплощением женской мечты о сильном плече. Как тут устоять?!
Чтоб порадовать Яныка, она надела подаренные им накануне бусы. Признаться, они очень нравились и самой Маше, хоть и были не из драгоценных камней, а из самого обычного крашеного стекла. Она успела уже узнать: тут и такие недешево стоили!
— Благодарствую, Машенька. Хорошая ты хозяюшка, — ласково сказал он после завтрака, а потом робко добавил: — И такая красавица!
Маша покраснела, не зная, что на это сказать. Впрочем, слова и не потребовались — достаточно было ответить на поцелуй кузнеца.
Но стоило им всерьез увлечься, как из соседней комнаты раздался слабый голос Веся. Нет, аристократ отнюдь не звал Машу на помощь, он ожесточенно ругался, да так, что девушка мигом покрылась густым румянцем. Разве можно такие слова говорить?! Ясно, ему больно, но зачем так-то?!
Конечно, Маше пришлось тут же спешить на помощь болезному товарищу.
Ох уж этот Весь, не мог побыть в беспамятстве хотя бы еще полчасика!
Надо сказать, что пациентом Весь был очень вредным. И без того отвратительный характер его стал еще противнее. Весь бесконечно привередничал, требовал от Маши то питья, то взбить подушки, то проветрить комнату — на этом у него был просто пунктик какой-то! Подавай свежий воздух, и все тут…
Словом, девушке уже надоело суетиться вокруг него, обеспечивая комфорт и уют. На курсах по оказанию первой помощи им рассказывали, что больные часто капризничают, и причина этому — боль и физические недомогания, так что относиться к ним нужно, как к детям. Но Маша так устала терпеливо сносить капризы Веся, да еще и управляться с хозяйством, что невольно начала подумывать, как же хорошо было, когда тот был без сознания. К искреннему желанию стукнуть его посильнее и вернуть в это благословенное состояние она еще не пришла, но до этого оставалось не так уж долго…
На второй день Весьямиэль счел, что вполне уже может прийти в себя. Ну а хозяин дома, кузнец, заявил, мол, он сразу так и говорил. Дескать, такие худосочные — они крепче иных бугаев будут, гнутся, а не ломаются!
Тонкий слух пригодился Весьямиэлю как никогда раньше. Так, из обрывков разговоров он с большим удивлением узнал, что из горящего борделя вытаскивала его Маша, а вовсе не кузнец. Вот уж чего он от нее никак не ожидал! С другой стороны, она общевистка, а по этой их дурацкой вере все люди братья, всех надо любить и спасать. А он-то ей не вовсе чужой как-никак. Но это надо совсем голову потерять, чтобы в огонь за ним прыгнуть! С другой стороны, не сделай она этого, сейчас Весьямиэль уже ни о чем бы не рассуждал.